На лестнице послышались шаги, и я весь напрягся, собираясь прыгнуть на незнакомца, как только он появится. Перед самой аркой шаги стали нерешительными, затем из-за стены высунулась круглая голова с длинными волосами. Я размахнулся и ударил, но — промахнулся.
Он метнулся в сторону, повернувшись ко мне, неуклюже роясь в кармане пальто. Я понял, что он пытается вынуть пистолет, и ударил его в грудь. На этот раз мне посчастливилось больше — рука моя наткнулась на что-то твердое, и я с удовольствием услышал, как он отчаянно хватает воздух ртом.
Я надеялся, что теперь ему не лучше, чем мне. Однако ему все же удалось выдернуть руку из кармана, и отпрянуть назад, держа возле рта какой-то предмет.
— Где это ты, черт побери? — крикнул он хрипло, глядя прямо на меня.
У него был какой-то странный акцент. Я понял, что штуковина, которую он вынул из кармана, была микрофоном.
— …выходи, надоело все это… — продолжал говорить в микрофон незнакомец, отступая, но не сводя с меня глаз.
Я прислонился к стене, боль резко уменьшила мою агрессивность. Вокруг никого не было. Ботинки незнакомца мягко ступали по булыжникам, мои же валялись посреди улицы: я уронил их во время падения.
Сзади послышался странный звук. Я обернулся и увидел, что узкая улочка почта полностью перегорожена огромным фургоном. Я облегченно вздохнул: пришла помощь.
Двое мужчин выпрыгнули из машины, не колеблясь подскочили ко мне, схватили за руки и потащили к задней дверце фургона. На них была одинаковая белая форма, и оба не проронили ни слова.
— У меня все в порядке, парни, — начал я. — Заберите-ка побыстрее вон того человека.
И только теперь я понял, что он идет рядом, возбужденно переговариваясь с человеком в белом, и что меня взяли за руки не для того, чтобы помочь, а для того, чтобы задержать. Я уперся ногами и попытался вырваться. И вдруг мне пришло на ум, что цвет формы стокгольмских полицейских отнюдь не белый.
Но теперь все это уже не имело значения. Один из моих похитителей поднял что-то вроде баллончика с аэрозолью и направил струю мне в лицо.
Что-то брызнуло мне в глаза, и я почувствовал, как ноги подо мной подкосились.
Что меня раздражало, так это скрип. Я несколько раз безуспешно пытался уснуть, прежде чем мое сознание отступило перед реальностью.
Я лежал на спине с закрытыми глазами, не представляя себе, где нахожусь, и вспоминал страшный сон, в котором меня преследовали, затем я стал осознавать боль в плече и голове. Я открыл глаза и увидел, что лежу на койке у стены небольшой комнаты.
Скрип шел от письменного стола, за которым что-то писал подвижный человек в белой форме. Откуда-то слышалось слабое гудение, создававшее ощущение движения.
Я привстал. Тотчас же человек за столом поднялся и подошел ко мне. Он подтащил к койке стул и уселся.
— Пожалуйста, не тревожьтесь, сказал он с характерным акцентом. — Я шеф-капитан Винтер. От вас просто требуется помощь в передаче мне некоторых сведений. После чего вас переведут в комфортабельное помещение.
Говорил он без интонаций, словно повторял эти слова в тысячный раз. Он взглянул мне в лицо.
— Я должен извиниться перед вами за грубость моих подчиненных. Это не входило в мои намерения, поверьте. Однако, — тон его изменился, — вы должны извинить оперативника: он не был осведомлен.
Шеф-капитан Винтер открыл записную книжку и откинулся на спинку стула с карандашом в руке.
— Где вы родились, мистер Байард?
Они, должно быть, рылись в моих карманах, если уже знают мое имя.
— Кто вы такой, черт вас побери? — зло выпалил я.
Шеф-капитан поднял бровь. Его форма была безукоризненной, на груди сверкали украшенные бриллиантами ордена.
— Я понимаю, что вы еще не вполне оправились от потрясения, полученного при вашем задержании, мистер Байард. Но вам все объяснят в надлежащее время. Я — имперское должностное лицо, наделенное полномочиями допрашивать интернированных лиц, — он ободряюще улыбнулся. — Пожалуйста, назовите место вашего рождения.
Я ничего не сказал. У меня не было желания отвечать на его вопросы. У меня самого их было слишком много.
Я никак не мог понять, что за акцент у этого типа. Определенно, он был англичанином, но я никак не мог определить, из какой части Британии.
Я взглянул на ордена. Большинство из них были мне незнакомы, но я различил яркую ленту Креста Виктории с тремя пальмами, украшенными самоцветами. Что-то в этом шеф-капитане было в высшей степени фальшивым.
— Не упрямьтесь, старина, — резко сказал Винтер. Я вам советую согласиться сотрудничать с нами. Это поможет вам избежать неприятностей.
— Меня преследуют, хватают, травят газом, держат в каком-то неизвестном помещении, да еще, вдобавок, роются в личной жизни — все это уже само по себе чертовски неприятно. Так что не утруждайте себя, Винтер, высокими материями. Я не буду отвечать на ваши вопросы.
Я сунул руку в карман и не обнаружил там паспорта.
— Так как вы забрали у меня паспорт, то, наверное, уже знаете, что я — американский дипломат, а это означает, что моя личность обладает дипломатической неприкосновенностью в отношении любой формы ареста, задержания, допроса и тому подобное, что вы нарушили. Поэтому я немедленно покину вас, как только вы вернете мне все вещи, в том числе и ботинки.
Лицо Винтера стало жестким. Но я увидел, что мое заявление не произвело на капитана никакого впечатления. Он подал знак, и двое, которых я раньше не видел, оказались передо мной. Они были покрупнее Винтера.
— Мистер Байард, вы обязаны ответить на мои вопросы. Не забудьте, если будет необходимо, вас принудят к этому. Итак, начнем с установления места вашего рождения.
— Вы найдете его в моем паспорте, — сказал я, взглянув на двух помощников капитана.
Игнорировать их можно было столь же успешно, как и пару бульдозеров в спальне. Похоже, нужно менять тактику. Буду играть в их игру в надежде, что они слегка расслабятся. Вот тогда-то я попытаюсь вырваться.
Один из них по сигналу Винтера подал капитану мой паспорт, который тот внимательно просмотрел, сделал несколько пометок в записной книжке и отдал мне.
— Благодарю вас, мистер Байард, — сказал он приятным голосом. — Теперь давайте займемся частностями. Где вы учились?
Теперь я хотел, чтобы у него сложилось впечатление, что меня очень ободряет этот учтивый тон. Я должен показать, что раскаиваюсь в своей прежней резкости. Правда, такая перемена настроения несколько уменьшит правдоподобность моей нынешней готовности к сотрудничеству. Хотя, в общем-то, Винтер, наверное, привык к своей работе.